Но всё же, стараюсь взять себя в руки, вытирая лицо рукавом, поднимая телефон, и быстро иду к машине.

Мы редко задумываемся о том, что все мы смертные. Все можем умереть или же выжить, и это зависит от случая, иногда от действий наших близких. Но моё собственное сердце болезненно стучит, представляя, что произошло на самом деле. Мой шаг и вчерашний вечер стал не только поворотным для меня, но и для всех, кто для меня был дорог. И я в очередной раз сбиваюсь с намеченного пути, в очередной раз я жду от единственного и близкого мне человека слова поддержки и его силу, а он… он просто оставляет меня решать всё самой.

И Ник знал. Поэтому он не спал, поэтому он был таким странным утром, как и его слова о телефоне. Он не хотел, чтобы я была в курсе. Не хотел, чтобы я вспомнила, что у меня есть семья. И это тоже опускается тяжёлым осадком в моей душе, придавливая её к земле.

Бросаю машину на дороге, не имея возможности даже припарковаться нормально. Моё тело сотрясает крупная дрожь, и я обхватываю себя руками, пока иду к входу больницы.

– Добрый день, вам сегодня привезли пациента. Тревор Пейн, у него сердечный приступ. В какой он палате? – Спрашиваю я женщину в регистратуре, и она вбивает мои слова в компьютер.

– Добрый день. Четвёртый этаж, палата семь, но туда пускают только родственников, мисс.

– Я его дочь. Мишель Пейн, – незамедлительно отвечая, роюсь в рюкзаке и достаю права, показывая ей.

– Хорошо, проходите. Покажите свои данные при входе на этаж охране, они вам выдадут халат и бахилы.

– А вы… что с ним? – Облизав пересохшие губы, произношу я.

– Вам расскажут. У нас указано только то, что его привезли с острым инфарктом миокарда, – монотонно отвечает она, отвлекаясь на другого человека, интересующегося своим родственником.

Только сейчас, проходя по больничному коридору, смотря, как тут и там помогают людям, я полностью осознаю, куда приехала. Последний раз я была здесь в таком состоянии с Теренсом, пока не констатировали смерть. И теперь отец.

Выполнив все условия, чтобы меня пропустили за стеклянные двери, я уже медленно, словно опасаясь новых последствий, подхожу к седьмой палате. Закрыв на секунду глаза, делаю глубокий вдох и вхожу туда. Я сразу же нахожу взглядом отца с бледным лицом, с кучей капельниц, и мои глаза наполняются слезами. Ведь я так любила его, а сейчас чувствую себя лицемеркой.

– Мишель, – тихий мамин голос раздаётся слева, и я поворачиваюсь к ней. Рядом на диване в наушниках и со злым взглядом сидит сестра, но мне плевать на неё. Смотрю на маму, всё такую же элегантную, статную и даже не сказать, что мы в больнице. Она как будто на приём собралась. Это отдаётся неприятным отголоском боли внутри. Я сравниваю себя и её. Если бы мой муж… мой Ник вот так… тут. Я бы выглядела иначе, такой как сейчас. Потерянной и боящейся даже дышать рядом, чтобы не ухудшить его состояние.

– Мама, как он? – Шёпотом спрашиваю я, делая шаг к отцу, но останавливаюсь, не смея дотронуться до него. Не могу. Что-то не даёт мне идти дальше и показать ему, что я тут.

– Вчера он приехал поздно, очень злой на тебя. Ругался, поднял весь дом на уши, но начал задыхаться и упал. Мы вызвали врачей, и они отвезли его сюда. Потом было стентирование, но его не смогли сделать из-за сильного тромбоза. Его накачали какими-то препаратами, чтобы повторить ещё раз. Сейчас мы ждём, что они скажут, – отвечая, мама подходит к койке.

– У него настолько всё плохо с сердцем? Почему мы не знали? – Поднимаю на неё голову, и она слабо улыбается.

– Потому что тебя никогда он не интересовал, ты всегда думала только о себе. И, вообще, ты никакого права не имеешь тут находиться! – Подаёт голос Тейра и вскакивает с места.

– Заткнись, – зло говорю я. – Не тебе решать, где я имею право быть.

– Из-за тебя у него это случилось! Из-за тебя, сука! А если он умрёт, а ты трахаешься с этим Холдом! Тебе по хрен на всех, кроме своей вагины! – Она подскакивает ко мне и толкает в грудь, что я оступаюсь, подаваясь назад.

– С кем я трахаюсь не твоего ума дело. Следи за своей вагиной, – фыркаю, ударяя её в плечо.

Тейра зло отшатывается, пытаясь нанести мне новый удар, но я отхожу, чтобы прекратить это.

– Девочки, довольно. Ваш отец скрывал ото всех своё состояние, делясь только некоторыми фактами. Я тоже не знала, и мы поругались накануне. Тейра, Мишель ни в чём не виновата. Ваш отец очень эмоционален в последнее время и сам виноват в случившемся, – холодно говорит мама, и мы обе удивлённо поворачиваемся к ней.

– Ты такая же, как она. Вы обе мне противны, – кривится сестра и вылетает из палаты, громко хлопая дверью.

– Прости её, Мишель. Она просто не в себе и не сталкивалась никогда с таким. А вот ты уже побывала в ещё худшей ситуации, поэтому воспримешь всё легче. Присядь, – уже ласковей мама указывает на диван, и я киваю, но до сих пор не понимаю, отчего у неё такое поведение.

– А теперь расскажи мне, что у тебя происходит, – предлагает она, беря меня за руку, и это чем-то тёплым отзывается во мне. Ведь прикосновения матери они так необходимы для меня сейчас.

– Не знаю. Вчера он устроил шоу у ресторана. Обозвал Ника и чуть не подрался с ним, может быть, это могло спровоцировать инфаркт. Но, мама, это было ужасно, просто не могу описать, как мне было стыдно за его слова. Ведь Ник ничего не сделал ему, а он его так сильно ненавидит. За что? – С болью шепчу я, поднимая на неё глаза.

– Это дела бизнеса, Мишель. Тебе туда лезть не следует. Я тоже ему сказала, чтобы он оставил вас в покое. Пусть всё идёт как идёт. Но разве он воспринял это спокойно? Нет. У нас и раньше с Тревором не было полного взаимопонимания, а в последние дни его, вообще, нет. Твоего отца не бывает дома, пару часов, и он снова уезжает. Стал слишком раздражителен, уволил Лидию…

– Уволил? – Переспрашиваю я. – Но она же с нами, сколько я себя помню.

– Да, но она продолжает работать. Мы просто проигнорировали его, хотя недолго ей осталось. Он отказывается ей оплачивать следующий месяц. Нет денег на это. Хотя бы страховка покрыла этот случай, а то бы я не знаю, что мы делали.

– Он избил меня, – выдавливаю я из себя, а мама, отпуская мою руку, встаёт с места и поворачивается к окну.

– Я знаю. Лидия рассказала, что было много крови, – отстраненно отвечает она. – Надеюсь, ты не сильно поранилась.

– Сильно, мама. Я упала на вазу…

– Ох, ваза, которую я купила на выставке в Барселоне. Боже, какая она была дорогая и красивая, так жаль её. Мы могли бы продать её на аукционе, выручили бы немаленькие деньги, – перебивает она меня.

Замираю, пока её слова отдаются в ушах. Невероятно отвратительно слушать это, понимать, что она волнуется больше из-за вазы, чем из-за состояния здоровья своей дочери.

– Меня тоже отец бил в целях воспитания, когда я была маленькой. До шестнадцати я получала от него удары ремнём, и он был прав. Сейчас я это понимаю, когда уже выросла и вижу то, что происходит с детьми вокруг. Я принимала это, как должное. И в итоге научилась думать прежде, чем делать. Поэтому ты, наверное, удивлена, что я не особо тронута, узнав, что Тревор решил тебя воспитать. Значит, ты заслужила, – хладнокровно заявляет она, поворачиваясь ко мне.